Прогноз о том, что килограмм картошки в средней полосе России к новому году будет стоить 100 рублей, благополучно не оправдался во многом благодаря мелким фермерским хозяйствам. Во всяком случае так считает Евгений Кузнецов, председатель совета Центросоюза России.

Российская газета: Скажите прямо: в этом сезоне нам всем стоит взяться за тяпки и лопаты и сажать картошку, как это было в конце восьмидесятых — начале девяностых?

Евгений Кузнецов: То, что по весне рост цены на картофель будет, это факт. Но Россия живет не за железным занавесом. Кончится своя картошка, импортную привезут из более картофельных стран.

РГ: Из Египта, Израиля, из Перу?

Кузнецов: В том числе и из этих стран. Вы знаете, в 2008 году, когда начался кризис и выросла безработица, я думал, что люди посадят очень много картошки. Должен же нормальный хозяин минимизировать риски — хотя бы посадить картошку, чтобы прокормить семью. На всякий случай. Не понадобится — всегда можно продать нашим организациям или нашим конкурентам.

Но во время кризиса картошки больше сажать не стали. И этой весной, когда картошка в стране кончится, ее тоже больше сажать не станут, я думаю. Потому что люди знают: правительство не бросит их в беде.

Во время финансового кризиса, когда многие в селах потеряли работу, им дали пособие — по 4-5 тысяч рублей. На эти деньги можно много картошки купить. Поэтому, я думаю, если и дальше давать пособие по безработице, надо менять подход: тысячу рублей можешь истратить на еду, а на три с половиной тысячи купи или семена, или лопату, или козу.

РГ: Раз картошки мало, значит, ваши потребсоюзы хорошо заработают на ней?

Кузнецов: Два примера приведу. Нашей татарстанской организации правительство республики поручило в этом году обеспечить население картофелем. И через систему Татпотребсоюза в соседних областях и в Сибирском федеральном округе было закуплено 25 тысяч тонн картошки. Цена сформировалась тогда на уровне 12-13 рублей. С доставкой, с хранением себестоимость была гораздо выше. А продавалась эта картошка на ярмарках выходного дня по 17 рублей килограмм — ниже затрат.

Убытки покрыло правительство республики. Если бы потребсоюз не обеспечил картофелем рынок, другие структуры продавали бы его не дешевле 30 рублей за килограмм. Население потеряло бы большие деньги.

В Самарской области наши коллеги должны были реализовывать картошку по цене закупки. А правительство компенсировало накладные расходы на доставку и хранение — 10 рублей на килограмм. Так что картофель был еще дешевле, чем в Татарстане. А какая-то часть денег при эффективном подходе к делу осталась в наших организациях. Сами судите — хороший это бизнес или нет.

РГ: Но ведь на закупке картошки у потребсоюзов есть конкуренты. Значит, им это выгодно?

Кузнецов: Конкуренция есть. Особенно в благополучных районах, где картофель произрастает в достаточном количестве. Приезжают люди, которые на генетическом уровне умеют хорошо торговать на рынках, покупают картофель у населения, и цена у них обычно выше, чем могут предложить наши организации. Потому что, откровенно говоря, наши организации прозрачные, с реализации мы платим налоги. У них же с этим проще. Закупают картофель и уезжают.

Но вот в тех населенных пунктах, где проживает 10-20 человек, там конкуренции нет. Те автолавки, которые там торгуют, они же и закупают продукцию.

РГ: Может, это покажется вам парадоксальным, но часть вины за то, что в российских городах возникает напряженность на национальной почве, лежит, по-моему, на потребительской кооперации. Это ваши общества мало закупают фруктов, мяса, шерсти в Дагестане и других кавказских субъектах Федерации. Отсюда безработица, миграция в поисках заработков, обостренное стремление к социальной справедливости, межнациональные конфликты. Что вы скажете на это?

Кузнецов: Частично я с вами соглашусь. Закупки плодов и овощей в Северо-Кавказском регионе за последние двадцать лет сильно сократились. В восьмидесятые Север, армия, спецучреждения снабжались фруктами и овощами с российского Юга. Все, что люди выращивали, закупали наши организации. Крупные теплично-парниковые хозяйства, консервные заводы давали рабочие места. Все вместе это обеспечивало населению региона неплохие по тем временам заработки. И достойное место во всесоюзном разделении труда.

Что сейчас? Многие производственные и торговые объекты утрачены безвозвратно. Но своей вины за это мы не чувствуем. Хотя и рассчитывать на то, что их кто-то другой восстановит и вернет нам, не приходится.

Некоторые объекты у нас на Северном Кавказе сохранились. К сожалению, оборудование на них установлено в семидесятых годах, в лучшем случае — в восьмидесятых. Оно энергоемкое, не предполагает особых изысков в упаковке, товар получается неконкурентоспособный. Хотя с реализацией проблем нет. Сырье недорогое, поэтому продукция получается доступной по цене. Люди стремятся закупать овощные и фруктовые консервы, соки производства наших обществ на свадьбы, юбилеи, массовые торжества.

Если бы у наших потребсоюзов были ресурсы для модернизации производства, оборотные средства для работы с населением, то, конечно, занятость и объем произведенной продукции были бы в разы больше.

РГ: Так многие говорят: если б деньги были, мы бы смогли…

Кузнецов: Речь идет не об особенно больших деньгах. Некоторое время назад мы подготовили предложения по повышению занятости населения в Северо-Кавказском федеральном округе через развитие потребительской кооперации. Цифры там такие — если бы 216, 5 миллиона рублей дал федеральный Центр и чуть больше 55 миллионов рублей — регионы, то наши общества сумели бы мобилизовать 715 миллионов рублей собственных средств и кредитов на модернизацию производства.

РГ: Непонятно, много это или мало. Давайте оценим эти вложения в чем-нибудь понятном — в арбузах, в яблоках.

Кузнецов: Это даст больше двух тысяч постоянных рабочих мест и более трех тысяч — сезонных. И еще 329 тысяч человек получат возможность продавать свою продукцию в потребкооперацию, причем половина из этого числа — в Дагестане.

РГ: Ну и какова была реакция в правительстве?

Кузнецов: Правительство недавно приняло решение о том, чтобы поддержать потребительские общества наравне с сельскохозяйственной потребительской кооперацией. До сих пор мы были лишены государственной поддержки. Возможно, и наши "северо-кавказские" предложения были учтены. Хотя, с моей точки зрения, их стоило бы рассмотреть отдельно, как специальную программу. Хочу обратить внимание: мы не пытаемся сказать, что на Кавказе должны только гонять баранов по склонам гор, и с помощью потребкооперации нужно как-то привязать их к родным республикам. Идея не в этом, а в том, чтобы создать более благоприятную социальную ситуацию в этой густо населенной части страны.

РГ: Хорошо, а не получится так, что теперь вы все бюджетные деньги закачаете в эту "густо населенную часть", а в средней полосе по-прежнему невозможно будет продать яблоки из собственного сада. И каждую осень их просто выбрасывают. А яблочный концентрат мы закупаем в Китае. Почему никто не пытается превратить наши плоды в товар и заплатить какую-то копейку людям, у которых, может, кроме этих яблонь и нет ничего?

Кузнецов: Ну, "невозможно продать яблоки" — это преувеличение, не все так плохо. Во многих областях — в Курской, Смоленской, Липецкой — яблоки закупают. В достаточно больших объемах. Потребительские общества, правда, выступают тут в роли интегратора. Берут у населения фрукты по достаточно низкой цене. Хотя люди все равно довольны. И затем в течение месяца продают переработчикам. Тем, кто делает яблочный концентрат.

Если бы у нас были собственные мощности для хранения яблок, мы могли бы наладить переработку. Но тут проблема та же — нет собственных средств, чтобы поставить современные технику и технологии.

РГ: А что вам говорят про яблоки в торговых сетях?

Кузнецов: Им гораздо проще брать импортные фрукты, обработанные химией, которые не портятся. А наши живые яблоки достаточно быстро портятся, они хорошо идут в переработку, в консервацию.

РГ: Значит, яблоки в России — это плохой бизнес?

Кузнецов: Это вообще не бизнес. Если я занимаюсь реализацией яблок, то, скорее, возьму по 45 рублей килограмм израильские и продам их по 90 рублей. Чем буду ездить, жечь бензин, покупать у населения по 30 рублей и продавать в лучшем случае по 60 рублей. Это очень хлопотно, а маржа небольшая — меньше, чем при перепродаже импортных яблок.

Другой вариант — большой стакан сока в хорошем московском ресторане стоит столько, сколько 500 килограммов яблок у населения где-нибудь в Псковской области. Ну и что? Если ресторатор возьмет псковские яблоки, себестоимость стакана будет 15 рублей, если возьмет израильские — 30-35 рублей. А продаст он этот стакан сока за 500 рублей. Есть ли смысл связываться со скоропортящимся товаром из-за дополнительной маржи в 15-20 рублей, если имеешь сотни рублей прибыли на этом стакане сока?

Так что закупка яблок у населения в России — это не бизнес, это — социальная политикаИсточник Статья добавлена Pavel_Mal
12.01.2011 06:03