Когда российские компании достигают определенных границ роста, у них появляется потребность в фигурах поддержки — сильных, но непубличных. При этом владение активами остается условным и в случае конфликта между собственниками — официальными или теневыми — последнее слово принадлежит государству, считает социолог Алексей Фирсов

Для наблюдателя, не обладающего инсайдерским знанием, нет особого смысла распутывать клубок корпоративного конфликта в Wildberries. Но сводить его к простой формуле «жена связалась с непонятными людьми и ушла из дома», предложенной Владиславом Бакальчуком, было бы наивно, как и в целом оставаться в контуре банального бракоразводного процесса. Слишком много фигур, не имеющих отношения к частной жизни семейной пары, проявило себя в этой истории, включая, конечно, главного ньюсмейкера — Рамзана Кадырова.

Решать будет «понятийка»

Такие истории хороши как симптомы состояния, идентичности и уровня развития российского бизнеса, даже со скидкой на то, что предпринимательская культура в маркетплейсах как относительно молодых и агрессивно растущих компаниях может существенно отличаться от других отраслей. Сравним эту историю с западными примерами, будь это очередной бракоразводный процесс Руперта Мердока в 2022 году с Джерри Холл или аналогичные случаи, которых, по мере старения фигурантов глобального списка Forbes, становится все больше. Разводы Сергея Брина в 2022 году, Билла Гейтса в 2021-м, Джеффа Безоса в 2019-м стали интересными публичными пьесами, порою достойными экранизации, но выполненными в строгих канонах жанра. В их сюжетах может хватать подводных камней, но на сцене все будет выдержано в формальных рамках: позиции выверены, адвокаты прочно держат контроль, тестируются аргументы будущих процессов. Публичность есть часть сценария, который отработан долгой традицией. Есть или нет 1% актива у второй половины, в каких отношениях состоит она с губернатором какого-то штата, в курсе ли правительство страны их сделки, — не так уж важно.

Российское информационное поле — стихия спонтанности, непредсказуемости, появления новых неожиданных сущностей. Это не пьеса, сценарий которой продуман заранее, а сплошная импровизация. В ней возникает подозрение, что юридическая сторона дела — это не финальная цель, а один из инструментов игры, вполне возможно, не самый главный: решать будет «понятийка». Публичный корпоративный мир оказывается оболочкой, внутри которой могут жить другие, совершенно непубличные истории. Их характер демонстрирует: совершенно непонятно, кто и чем владеет в российском корпоративном мире. Когда та же Джерри Холл в начале процесса с Мердоком говорит, что не знает, на что может претендовать, поскольку у нее нет информации о размере активов ее мужа, как-то догадываешься, что там найдутся профессионалы, которые решат эту проблему неведения. Но насколько вообще можно понять, кто и чем владеет, в России?

Любая сделка под подозрением

Бывают собственники реальные и номинальные. Но это слишком простое деление. Бывают еще как бы реальные, но не до конца. Или реальные, но при известных условиях. Или номинальные, которые потом вдруг оказываются реальными. Высокий уровень концентрации капитала и понятийные договоренности приводят к тому, что актив может ассоциироваться с одной фигурой, но реальные бенефициары не только оказываются другими лицами, но и могут периодически меняться — отношения между ними носят динамичный, в зависимости от обстоятельств, характер. Например, от уровня лоббистской поддержки, персональных связей, которые тоже не стоят на месте. Что вообще значит владеть крупной собственностью? В России это разновидность тех самых «проклятых вопросов» национальной культуры, которые кажутся неразрешимыми, потому что субъект владения условен.

Раз все в мире корпоративных изменений под базовым подозрением, то это вносит свою коррекцию в восприятие крупных сделок, как это произошло при объединении Wildberries с оператором наружной рекламы Russ. Аналитики удивляются и задают вопросы: как же так, публично сделка описывается как равноправное объединение компаний, но по размеру WB в несколько раз больше? И при чем здесь Сулейман Керимов, который так часто ассоциируется с этой сделкой, в каких отношениях он с братьями Мирзоянами, официальными владельцами Russ? И почему разбираться в этой истории, по просьбе Рамзана Кадырова, должен депутат Госдумы Адам Делимханов? Искать ответы тут можно только от избытка свободного времени, так как узнать реальность или отличить реальную информацию от фантомных версий все равно не получится.

Но я бы не стал оценочно подходить к подобной акционерной структуре российского бизнеса. Во-первых, она еще несет на себе следы раннего формирования и высокой концентрации собственности. На определенной стадии некоторые компании достигают границы роста, за которой нужны сильные фигуры поддержки: им, этим фигурам, публичность противопоказана. Во-вторых, она отвечает определенному культурному коду, в котором владение условно и финальную ее верификацию всегда будет проводить власть. С учетом российской культуры толкования политических сигналов именно так можно понять позицию Дмитрия Пескова в отношении слияния WB и Russ: Кремль в курсе этой сделки, Кремль не будет вмешиваться в эту сделку. Собственность пластична, и в этом смысле она не столько собственность, сколько ресурс, что дает всем участникам процесса люфт для импровизации.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автораИсточник Статья добавлена superbiznes
30.07.2024 13:16