Европейцы готовят экспансию на рынок свинины России, вступившей в ВТО. «Если мы не хотим потерять собственное свиноводство, придется договариваться по новой», — считает президент Национальной мясной ассоциации Сергей Юшин

Президент Национальной мясной ассоциации Сергей Юшин считает, что для достижения конкурентоспособности на мировом рынке российской свиноводческой отрасли нужно еще шесть-восемь лет
Фото: Александр Иванюк

«В борьбе за свои интересы сдаваться нельзя. Для Евросоюза вопрос экспорта свинины, в том числе и в Россию, — это вопрос выживания, они так и говорят об этом. Но и для нас свиноводство принципиальный вопрос, поэтому надо биться до конца» — столь жесткая реакция Сергея Юшина понятна. По данным возглавляемой им Национальной мясной ассоциации (НМА), Евросоюз готовится поставлять нам ежегодно 7 млн голов свиней. В пересчете на мясо это примерно треть нашего рынка. Оказалось, что в процессе переговоров Россия пропустила мощный удар по свиноводству — договорившись о квотах на поставку мяса, переговорщики «забыли» закрыть пошлиной ввоз живых свиней, «живка», что может грозить отрасли серьезным спадом.

За последние шесть лет в отечественном свиноводстве была проделана колоссальная работа — 250 млрд рублей частных инвестиций позволили, по сути, сформировать отрасль заново. Чтобы отечественные свиноводы могли спокойно конкурировать с мировыми производителями, необходимо еще как минимум шесть-восемь лет, считает г-н Юшин. Потенциал к развитию есть: на ближайшую пятилетку заявлено еще около 150 проектов стоимостью 350 млрд рублей. Увы, многие из них рискуют остаться нереализованными. Катастрофы, конечно, не случится — большинство построенных современных комплексов продолжат работать, правда, норма прибыли резко упадет, кто-то, возможно, не справится с погашением кредитов, и в итоге комплексы поменяют хозяев. Гораздо труднее придется хозяйствам, которые не успели модернизироваться (их все еще больше трети), — им, скорее всего, предстоит быстрое банкротство. О полном импортзамещении и уж тем более об экспорте мясных продуктов придется забыть на неопределенный срок. Шансов отыграть ситуацию назад немного, но они есть, для этого нужно начинать новые переговоры.

— Вы же принимали участие в согласовании условий вступления в ВТО в своей области, как пропустили «живок»?

— С нами действительно согласовывали объемы квот, мы пошли на уступки и оставили их на уровне пятилетней давности. Но никто ни разу не сказал нам, что пошлина в 40 процентов на ввоз живых свиней, которую мы пробили в 2009 году и которая сразу позволила снизить объем ввоза с миллиона голов вполовину, вернется на уровень 5 процентов. Не знаю, почему не сказали, — по недогляду, недосыпу, а может, специально. Вообще, все наши обязательства по ВТО в отношении ряда сельхозтоваров производят удручающее впечатление. Когда американцы приезжали на переговоры, они в соседней комнате сажали своих представителей индустрии, выходили к ним регулярно для консультаций по условиям. Мы сколько раз просили: возьмите нас с собой. Безуспешно. А размеры пошлин по готовой мясной продукции, колбасе, которые снизили до смешных 10 рублей за килограмм? (См. «Колбасная капитуляция», «Эксперт» № 36 за 2012 год.) На рынке говорят и о некомпетентности переговорщиков, и о невнимательности, и даже о вредительстве. Да и само решение вступать в ВТО выглядит очень странно. Никто не просчитывал, какие выгоды-убытки получит экономика после вступления. Мы не можем добиться этого анализа от чиновников, его просто нет. Как нет и достаточного количества квалифицированных юристов, готовых отстаивать наши интересы в суде ВТО. Говоря о преимуществах, все повторяют какую-то мантру: мы будем иметь прозрачные правила, это избавит нас от коррупции. Что, в Китае, Индии, Турции, Бразилии нет коррупции? Все знают, как и «Сименс», и «Мерседес» отлично могут коррумпировать иностранные правительства, никакое ВТО этому не мешает. А наши чиновники принимают решения по каким-то непонятным причинам. Вот последний пример: к саммиту АТЭС опять решили сделать красивый жест и ввести режим свободной — читай: беспошлинной — торговли с Новой Зеландией. Почему выбрали именно ее? Просто, наверно, ткнули пальцем в карту подальше от границ с Россией, забыв, что это мировой поставщик мяса и молочных продуктов. Такие решения чиновников бизнес очень пугают.

— На какой стадии развития отрасли нас застало ВТО?

— Давайте вернемся немного назад. К началу 1990-х у нас были минимальный импорт мяса и большое собственное поголовье: 58 миллионов голов крупного рогатого скота и 38, 3 миллиона свиней. Когда началась дикая инфляция, сельские хозяйства ощутили острую нехватку наличности. Самый простой способ получить хоть какие-то деньги — забить скот. Опять же хлынул импорт как готовых колбас, так и мяса для колбасных предприятий, причем страны Евросоюза хорошо субсидировали своих экспортеров, их продукция всегда была более конкурентоспособна по цене. К 2000-м отрасль деградировала полностью. Численность поголовья упала на 60 процентов: крупного рогатого скота осталось 22–23 миллиона голов, свиней — 13, 7 миллиона. При этом существенно ухудшилась структура производства — основная часть скота, более 60 процентов поголовья, производилась не в сельхозорганизациях — колхозах, совхозах, как в советское время, а в личных подсобных хозяйствах. Это была катастрофа и с точки зрения конкурентоспособности, и с точки зрения переработки. Кадры из животноводства
разбежались, генетики перестали им заниматься, все системные проблемы с убоем и первичной переработкой, логистикой нарастали с каждым годом. Переработка живых свиней была от силы 50–60 процентов, остальное выбрасывалось в отходы. Понятно, в такую отрасль никакие инвесторы не пойдут.

— Ситуация стала меняться лишь после принятия в 2006 году программы развития свиноводства?

— Первым шагом стало введение квот на импорт мяса в 2003 году с установлением сравнительно высоких внеквотных пошлин. После принятия решения о субсидировании части процентных ставок на инвестиции в свиноводство и удешевления банковских ресурсов доходность в отрасли стала хорошей — 25–35 процентов. Банки стали охотно кредитовать. За шесть лет частные инвесторы вложили 250 миллиардов рублей, а государство выделило 50 миллиардов на субсидирование процентных ставок. Отрасль сильно изменилась. Поголовье свиней выросло почти на 30 процентов, а производство и потребление мяса — на 50. Но главное, изменилась структура производства — доля личных подсобных хозяйств сократилась с 70 до 37–38 процентов. Появилось вполне внятное звено первичной переработки — убой, разделка, в основном у крупных производителей — для собственных нужд, но и для внешнего рынка тоже. Компания «Мираторг», один из лидеров отрасли, построила ультрасовременный роботизированный завод по убою и разделке, вложив в него 250 миллионов долларов, — таких в мире единицы. Разделка автоматизирована: сначала туша подвергается трехмерному сканированию, затем компьютер рассчитывает оптимальный вариант разделки, и роботы разрезают ее с точностью до миллиметра. Это важно — лопатка и шейка имеют разницу в цене до 30 процентов, неправильно разрезал — понес убытки. Переработка на заводе — под 100 процентов, отходы ничтожны, из субпродуктов делается масса товаров для пищевой и фармацевтической промышленности. Видео с этого завода — фантастическое зрелище. Подобные предприятия, правда, меньшей производительностью, планируют построить другие крупные инвесторы.

— Почему же мы до сих пор не можем полноценно конкурировать с европейскими производителями, у которых мясо дешевле на 25–30 процентов? Наши производители менее эффективны?

— Есть несколько моментов. Во-первых, до сих пор больше трети поголовья выращивается в личных подсобных хозяйствах, а мелкие хозяйства и частники вряд ли могут конкурировать с профессиональными западными фермерами. Во-вторых, 65 процентов сельхозорганизаций — индустриальных производителей свинины вполне эффективны, все показатели у них на мировом уровне. Но больше трети все еще отстает. Это устаревшие свинокомплексы, но есть и новые, допускающие массу ошибок, вплоть до банального воровства. А главное, себестоимость и цена — это все же разные вещи. Мы не можем позволить себе снижать цены по нескольким причинам. Отрасль сейчас в инвестиционной фазе, наступает время возврата большей части кредитов. Их нам дают не на двадцать-тридцать лет, как в Европе, а максимум на восемь лет. Сжатые сроки возврата кредитов также диктуют необходимость высокой маржи. Чтобы отрасль развивалась дальше, она должна быть привлекательна для инвесторов. Это также означает стабильные цены на рынке, позволяющие работать с высокой маржой. Кроме того, в Европе, с которой нам в основном и приходится конкурировать, свиноводство начало бурно развиваться после Второй мировой войны. Сначала они много вложили непосредственно в производство — в течение долгих лет фермеры получали прямые доплаты, покрывающие разницу между высокой на тот момент себестоимостью с учетом банковской маржи и мировой рыночной ценой. Когда отрасль окрепла, нужда в доплатах отпала, остались государственные вложения в генетику, в научную работу, в экологию, в сельскую инфраструктуру. Внутри рынка у них была большая конкуренция, выжили наиболее эффективные и передовые, все инвестиции давно окупились, инфраструктура выстроена «от и до» — дороги, жилье, персонал и прочее. Мы сейчас в самом начале. Инвесторам нужна хорошая маржа — им строить приходится зачастую в чистом поле, вся инфраструктура на них. Да еще нужно помочь селу, региону — ведь без живущих здесь людей не обойтись. Однажды инвестору даже состоянием аэродрома пришлось озаботиться — больше некому. Вот и получается, что сегодняшняя цена на мясо включает в себя некий социальный налог на восстановление разрушенной российской деревни. Если набранные темпы развития и расширения производства в отрасли сохранятся, то нарастающая конкуренция будет стимулировать снижение цены — как в птицеводстве, где до последнего времени цены не росли почти три года. Для свиноводства все это — будущее. При существующих условиях для реализации всех заявленных проектов нужно лет шесть-восемь. Доля личных подсобных хозяйств сократилась бы до 20 процентов, причем естественным путем, из-за конкурентной борьбы и смены поколений — молодежь не хочет выращивать скот в личном хозяйстве, предпочитает работать на работе, а дома отдыхать.

Бояться высоких цен на продовольствие не стоит — они стимулируют увеличение производства, создание новых рабочих мест. Малоимущим нужно давать деньги на продукты, как в той же Америке, ничего страшного в этом нет. Наших чиновников пугает непонятная им карточная система, они говорят странные вещи про цену на хлеб как социальный продукт. Хлеб давно уже не социальный продукт, в рационе питания он занимает не основную часть. А когда мы требуем, чтобы хлеб, мясо и молоко были одинаково дешевы для всех — это самая настоящая социальная несправедливость. Нам не нужны низкие цены, нам нужны высокие доходы, зарплаты. Японцы с норвежцами, к примеру, прекрасно себя чувствуют при высоких ценах, а у нас средняя зарплата на селе — 8–10 тысяч рублей. При этом в госпрограмме по сельхозразвитию закладывается, что к 2020 году зарплата на селе будет составлять 55 процентов средней по стране. Это с какой же стати? Там что, жизнь легче? Работа легче?

— Воздух чище.

— Где-то, может, и почище. Но как это стимулирует развитие сельского хозяйства? Прописывать такие цифры в государственной программе — безобразие. Когда в личных подсобных хозяйствах выращивают по две тысячи голов свиней — в два раза больше, чем средняя американская ферма, между прочим, это тоже безобразие. При этом у них нет проверок, надзора, бухгалтерии, практически отсутствует ветеринарный контроль, никто не знает, как проходит утилизация. На юге, на Кубани это все довольно распространено. С этими фермерами трудно разговаривать, что-то объяснять, они такие правовые нигилисты. К тому же их используют в своих целях некоторые политические партии. КПРФ, например, поддерживает таких сельхозпроизводителей в Волгоградской области. На биологическую пищевую безопасность всем наплевать, устраивают нам маленькую войну по линии африканской чумы свиней.

— О проблеме АЧС говорят уже не первый год. Главная трудность в борьбе с ней — отсутствие централизованной ветслужбы. В новый закон о ветеринарии, который в очередной раз отправляется на доработку, поправки по этому поводу так и не внесли?

— К сожалению, вариант, который рассматривается сейчас, лишь закрепляет статус-кво, где основные полномочия отданы регионам. Они же их не исполняют или исполняют плохо — это видно по эпизоотической ситуации, кроме АЧС еще и сибирская язва регулярно вспыхивает, бруцеллез повсюду, туберкулез крупного рогатого скота, повсеместные нарушения правил перевозки скота и так далее. Отраслевые союзы, связанные с поднадзорной продукцией, настаивают на возврате к единой ветслужбе. Бизнес сам требует навести порядок, ужесточить наказания, чтобы защитить свои инвестиции и создать условия равной конкуренции. Мы боремся с этим законопроектом уже три года, постоянно оттягиваем его отправку в Думу, но ни у кого не хватает воли изменить его по существу.

— Почему, кто против?

— Причин много. Минфин пока не понимает, что ветслужба играет ключевую роль в обеспечении биологической безопасности, в защите инвестиций, в том числе государственных. Пришлось услышать и такое: зачем десятки миллиардов рублей тратить на создание федеральной структуры, если она не приносит денег в бюджет? Регионы возражают, им невыгодно менять систему — они продают бланки ветеринарно-сопроводительных документов и оставляют все деньги у себя, причем разница в цене — в несколько раз, кому как заблагорассудится. Я называю это «региональный экономический эгоизм». Сложившаяся система опять же позволяет использовать разные ветеринарные проблемы как повод для ограничения ввоза-вывоза продуктов исключительно из экономических интересов регионов или дружественных компаний, а не по объективным причинам. Производители регулярно судятся против подобных региональных инициатив и выигрывают.

Что же до разделения ветслужбы на региональные управления — это то же самое, если бы ФСБ разделили на 83 части и перевели на самофинансирование. Речь идет о биологической пищевой безопасности страны. Если ситуация с АЧС и другими болезнями выйдет из-под контроля — а она уже близка к этому, — инвесторы понесут колоссальные потери. В свиноводство и птицеводство вложено по 250 миллиардов рублей. После такого дефолта инвестиции вряд ли вернутся в отрасль. Важность сильной ветслужбы в России понимали еще при царизме.
А советская ветеринарная система вообще была самой передовой, ее изучали многие страны. Недавно на дипломатическом приеме сельхозатташе одной из стран спросил меня про новый закон о ветеринарии, его текст выложен на сайте, все могут прочитать. Я уклончиво ответил, что работа над ним продолжается, и слышу: «Когда у вас ветслужба окончательно развалится и система погибнет, не говорите, что в этом тоже виновато ЦРУ». Мне было не смешно.

— А с внешними рисками Россельхознадзор, говорят, хорошо справляется.

— Это так. Сейчас, в отличие от 1990-х годов, в страну уже не везут все подряд по подложным документам, не сбывают некондицию — потому что сохранили федеральный контроль за безопасностью импортной продукции. Создана мощная, эффективная система аудита работы ветслужб и предприятий в странах-экспортерах, ведется постоянный мониторинг как эпизоотической ситуации в мире, так и способности национальных ветслужб добиваться от производителей строгого соблюдения требований безопасности продукции. При ввозе продукции удалось исключить коррупционную составляющую: роль человеческого фактора сведена к нулю — документация подается в электронном виде через интернет, и компьютер, а не чиновник дает разрешение на ввоз. Предприниматели говорят, что ветеринарам за эту систему надо памятник поставить. А внутри страны по-прежнему абсурд. Вопросы ветконтроля очень важны для экспорта продовольственных товаров. Неблагополучие в этой сфере может закрыть для наших продуктов рынки других стран.

— Для нас это уже актуально?

— Во-первых, открытие любого рынка — это длительный процесс согласований требований к продукции, ветеринарных сертификатов и прочего. На это уходят годы, так что начинать надо сейчас. Во-вторых, не надо совершать ключевой ошибки — считать, что мы будем готовы к экспорту лишь после насыщения собственного рынка. Каждая туша состоит из разных частей — одни подороже: грудинка, корейка, другие подешевле: шейка, лопаточный отруб и так далее. Наше потребление мяса отличается от естественных пропорций частей туши, через какое-то время у нас будет избыток корейки, тогда ее лучше экспортировать, чтобы не ухудшать экономику производства, а более дешевые шейки для колбасного производства — закупить, раз уж у нас структура потребления такая, мы больше вареных колбас и сосисок едим. Для Евросоюза и той же Америки важно вывезти излишки мяса — у них цена ниже себестоимости. Для Евросоюза экспорт мяса — вопрос выживания, у меня выписка из протокола есть. Именно поэтому они так Россию в ВТО тащили. По своим каналам мы получили информацию, что они планируют грандиозный прорыв на наш рынок через поставку живых свиней — вдоль литовской границы датчане уже строят свинарники. Почему эту информацию до нас не доносят наши дипломатические каналы, торгпредства? У нас, кажется, есть специальные структуры, которые должны думать об интересах государства, собирать информацию, чем они занимаются? При таких объемах поставок «живка» тарифное квотирование вообще бессмысленно. Развитие отрасли сильно замедлится, если не остановится вовсе.

— Но мы уже обо всем договорились, как можно вернуться к переговорам?

— Теперь о введении 40-процентной пошлины на «живок» с Евросоюзом нужно договариваться напрямую, как это было с 2009 года. Ни американцы, ни канадцы, ни бразильцы не будут против — они к нам живых свиней не повезут. А вот Европе нужно быть гибче. Пока Россельхознадзор сдерживает поставки «живка» под предлогом туберкулеза крупного рогатого скота, который обнаружен в Европе, — правда, они уже готовят нам судебные иски по этому поводу. Надо объяснить им, что их интересам больше соответствуют стабильные поставки оговоренных объемов продуктов, нежели война, которую мы объявим друг другу.Источник Статья добавлена Pavel_Mal
04.10.2012 05:21