Этот сайт использует "cookies", условия их использования смотрите в Правилах пользования сайтом. Условия обработки данных посетителей сайта и условия их защиты смотрите в Политике конфиденциальности. Если Вы продолжаете пользоваться сайтом, тем самым Вы даете согласие на обработку данных на указанных выше условиях.
Россия обладает огромными водными ресурсами, а где водные ресурсы, там и рыба. В Мурманске, рыбной столице Северо-Запада, корреспондент «Денег» Алексей Боярский увидел особенности национального лова — но не рыбное изобилие.
В Северном бассейне с его главным рыболовецким городом Мурманском в сравнении с Дальневосточным бассейном (с центром во Владивостоке) добывается не так уж много рыбы — всего 268 тыс. тонн против 2, 864 млн тонн в 2011 году. Но 85% россиян живут в европейской части страны, и для них рыбная столица, получается, Мурманск.
Здесь, конечно, мало какой турист бывал — в отличие от европейских приморских городов, где на рыбных развалах, кажется, не продают только морского черта. Выяснилось, кстати, что рыба и с таким названием в Баренцевом море есть, а значит, по идее должна продаваться в Мурманске. В городе, от самого названия которого веет соленым ветром и криками чаек, я уже по дороге из аэропорта начал оглядываться по сторонам в поисках рыбного изобилия. «Куда же вас отвезти? — таксиста Диму запрос «показать рыбу» ставит в тупик.— У нас были магазины «Океан», «Нептун», да давно закрылись. Разве что на рыбный рынок? Только предупреждаю: рыбы в Мурманске нет».
В рыбном порту Мурманска не всегда встретишь судно под разгрузкой
И он был прав. Два главных рыбных рынка города оказались крошечными пятачками прилавка на четыре каждый — рыбный отдел московского «Ашана» выглядит куда богаче. Из изысков можно отметить копченого морского ерша, которого в столице не найти. Копченый палтус тоже ничего, но нет главного, чего ожидаешь от приморского прилавка, — свежевыловленной рыбы. «А что вы хотели? — развела руками одна из продавщиц.— Вся рыба к вам в Москву увозится! ».
Дальнейший поход по городу показал, что отсутствуют и рыбные рестораны. Мы с фотографом отправились выяснять, как же увозят к нам в Москву рыбное богатство, недоступное мурманчанам.
«Вражеский» порт
Огромный торжественный баннер «Мурманский морской рыбный порт 75 лет» растянут на унылом фоне разрушающейся портовой застройки. Сходу найти на четырехкилометровом причале хоть какое-нибудь судно под разгрузкой не удалось. Наконец замечаю кран, поднимающий ящики из трюма посудины со странным названием «Хугин». «Когда-то здесь жизнь кипела — в четыре ряда у причалов стояли», — говорит матрос лет пятидесяти (представился Серегой), в камуфляжных штанах, выставивший мне трап. Собственно, и по оценкам администрации порта нынешняя ежегодная загрузка в 250 тыс. тонн составляет не больше четверти полной мощности. А рекорд по перевалке рыбы — 3, 3 млн тонн — был установлен в далеком 1991 году. Может, рыбы у наших берегов Баренцева моря стало меньше?
Нет, говорят, рыбы даже больше: в 1990-е мало ловили — расплодилась. Зато, по данным комитета рыбохозяйственного комплекса Мурманской области, флот добывающих судов с 2000 года сократился на 21%. Средний возраст судов — 25 лет, 80% — старше 20 лет. Пример передо мной: средний рыболовный траулер «Хугин» произведен в Норвегии в 1974 году — рыбаки, как и автомобилисты, предпочитают подержанные иномарки.
Притом пошлина на их ввоз фактически заградительная: 23%. В итоге многие рыболовецкие суда, купленные российскими компаниями (и на этом основании ведущие лов под нашим флагом) за границей, никогда в отечественные порты и не заходят — как нерастаможенные. А рыбу сдают в Норвегии. Впрочем, даже суда, приписанные к Мурманску, зачастую предпочитают продать улов там же, в Норвегии, где все просто: привез, мгновенно разгрузился, получил деньги, ушел дальше.
«Мы наш порт называем вражеским, — замечает Серега.— Надо оформить целый талмуд пропускных документов. Пограничники, таможенники и прочие инспекторы могут мурыжить три дня, пока рыба уже портиться не начнет, да еще докеров приходится ждать часами».
При нас «Хугин» выгружал улов, добытый за три дня, — 95 тонн трески. Это была так называемая ПБГ — «потрошеная, без головы». Как объяснил технолог судна Иван, за редким исключением разделка рыбы происходит прямо в море: как минимум отрубают голову и шкерят (потрошат). Иван демонстрирует нехитрое самодельное приспособление на палубе для ручного потрошения и, отдельно, чудо техники, напоминающее гильотину, — головоруб.
После разделки ПБГ либо сразу упаковывают в ящики со льдом, где она может храниться 10-12 суток, либо тут же в судовом цехе из нее вырезают и замораживают филе. Плавники, хвосты везти нерентабельно — выбрасывают, печень, если есть возможность, тут же закручивают в банки, а нет — замораживают или тоже выбрасывают. Часть ПБГ с «Хугина» отправится в перерабатывающий цех, принадлежащий компании—владельцу судна, часть будет продана сразу.
Полюбовавшись подъемом ящиков из трюма, я занял стратегическую позицию на камбузе, где угощали ухой покупателей. «Бляха-муха, что за люди на моем камбузе? — удивился спустившийся с палубы здоровенный дядька в напоминающем тельняшку пуловере. «Вы кок?» — уточнил я. «Я старпом! » — обиделся гигант, но прогонять нас не стал.
Лучшие куски филе отправляются в Европу, те, что похуже, — на внутренний рынок
Один из гостей камбуза, коммерческого вида мужчина, отказавшийся назвать свою компанию, сообщил, что берет «охлажденку» для московских супермаркетов, а на камбузе отдыхает, пока ее с «Хугина» грузят в рефрижератор. Он не связывается с рыбаками-»леваками», укрывающими от инспекторов часть улова, — если утрамбовать рыбу в ящики больше норматива, ее качество будет низким, объяснил мужчина. В порту мы побывали еще на двух средних траулерах — «Киеве» (построен в 1991 году) и «Санкт-Петербурге» (1992 год). Из этих выгружали ящики с готовым мороженым филе и консервы с печенью.
Экономическая картина, как ее описал Владимир, заместитель гендиректора компании, владеющей «Санкт-Петербургом», следующая. Стоимость подержанного среднего траулера в зависимости от состояния — $400-800 тыс. Сутки в море — $5-8 тыс. За 20-25 дней можно добыть 200 тонн. При цене ПБГ в порту около 90 руб./кг, получается дельта $450 тыс. с рейса. Даже если вычесть ежегодные расходы на ремонт, освидетельствование судна, налоги и т. п, прибыль кажется неплохой. Однако быстро окупить судно все равно не получится. При годовой квоте на треску, допустим, в 1 тыс. тонн можно простаивать по полгода, а связываться с добычей дешевой рыбы, поставляемой на внутренний рынок, часто себе дороже. В том и фокус, что рыбы в Мурманске по большому счету нет не потому, что ее отгрузили в Москву, — рыба идет на внешний рынок.
Между Европой и Африкой
Перерабатывающий цех компании «Мурманские рыбопродукты», расположенный прямо в порту, был реконструирован в 2005 году и потому выделяется на общем обшарпанном фоне (по официальным данным, износ предприятий береговой переработки почти стопроцентный). Все очень чисто. В цехе две линии: автоматизированная по разделке мелкой рыбы и конвейер для ручной разделки крупной. Плюс линии заморозки. По словам заместителя гендиректора по производству Ивана Проскурякова, реконструкция здания с покупкой оборудования обошлась в €23 млн. При мощности переработки около 20 тонн исходного сырья в сутки предприятие ежемесячно выдает 200-250 тонн мороженого филе рыбы тресковых пород. На наших глазах смена из трех десятков женщин переработала на конвейере 700 кг трески. Аккуратнейшие кусочки филе, глянцевые после заморозки, — не помню я таких в московских магазинах. И это не склероз: филе уходит на экспорт: в Норвегию, Голландию, даже Бразилию. Отходы вроде костей, плавников прессуют в брикеты — пойдут на корм в зверохозяйства. Часть отходов, например плечевые кости и хребет, тоже отправляют на экспорт — европейцы этот ценный продукт сушат и продают в Африку.
На внутренний рынок идет выбракованное по внешнему виду филе трески и мелкое филе пикши. По оценкам Проскурякова, в этом году при отпускной цене филе 145-155 руб./кг рентабельность его цеха почти нулевая, а продать дороже не получается — в Европе кризис, цены на треску упали. И все же когда речь идет о партии более 20 тонн, отправлять на экспорт все равно выгоднее.
Териберка по-сицилиански
Схемы и беды легального рыбного бизнеса ясны. А как же те, кто без всяких квот берет в море рыбу и некогда запущенного в эти воды и расплодившегося камчатского краба? «Браконьерство в промышленных масштабах осталось в 1990-х, — объяснил нам бывший боцман траулера таксист Петр.— Нет уже тех веселых ребят, которые тогда ходили в море. Тогда на борту и пили, и дрались. И тонули часто. Сейчас все иначе».
Обломки черного рынка все же сохранились. Например, нам указали на киоск «Рыбный домик» — говорят, под этой маркой в городе действует сеть точек, и везде рыба без документов. Изобразив дотошного покупателя, я довел продавщицу до истерики, но сертификатов на товар так и не увидел. «Хотите найти и рыбу, и краба — езжайте в Териберку, — в один голос рекомендовали мне и продавцы на рынке, и консультанты в магазинах рыболовных снастей.— Самое браконьерское место. Депрессивный поселок — работы никакой, только левой рыбой и живут». Я объявил таксистам тендер на доставку меня в эту самую Териберку, но с обременением — помочь найти браконьеров. Большинство сразу потеряло ко мне интерес. Двое позвонили знакомым в Териберке, но, судя по их лицам, были грубо посланы. Пришлось ехать наобум.
При безотходном производстве замораживаются и экспортируются даже кости
На выезде из Мурманска огромный щит: «А/д на Териберку». Честное предупреждение: из 120 км дороги последние сорок — преисподняя на грунтовке. Водитель работает на собственном новом Nissan Qashqai — машину жалеет, едет медленно. По мере продвижения на север, к выходу из Кольского залива, природа меняется: жидкая растительность совсем редеет. Сопки, покрытые ягелем, небольшие озера. Тундра. О цивилизации в этих безумно красивых местах напоминает лишь тоже редеющий, но все равно встречающийся на протяжении всего пути мусор — пустые бутылки, пачки из-под сигарет.
Териберка — приграничная зона. На сопке погранзастава, а под сопкой как раз село. Замечаем остовы рыбацких лодок. Само село — будто город после землетрясения, впервые вижу столько брошенных полуразрушенных домов, и не деревенских изб, а трех-пятиэтажных многоквартирных зданий. На улицах никого. Собаки на цепях возле автомобильных и лодочных гаражей и укрытий даже не лают. Среди общей разрухи выделяется новенький домик с позолоченной табличкой — представительство «Штокман Девелопмент». Ах да, здесь же рядом газовое месторождение, которое должны начать разрабатывать в 2016 году, а пока под него строят завод по сжижению газа. Местные жители ждут этого старта — появятся рабочие места, но неужели они бросят свои сети? «Да, все здесь ловят сетями, — сообщает женщина в домике «Штокмана».— Только с вами тут никто разговаривать не станет». Чувствую себя, как в деревне на Сицилии: каждый ребенок знает главного браконьера и где купить рыбу или краба, но все соблюдают омерту — закон молчания. Ловлю редких прохожих. Смотрят с интересом, но на разговор не ведутся. «Да все уже сегодня ушли в море, — внезапно колется продавщица местного магазинчика.— Вернутся кто завтра, кто через неделю».
Из всего многообразия рыбаки предпочитают несколько наиболее «валютных» видов, а на рыбном рынке Мурманска преобладает «пивной» ассортимент
Наконец в одном дворе замечаем двух мужиков, чинящих сеть, растянутую между гаражами. Увидев фотоаппарат, один тут же спрятался в гараж. По словам второго, когда-то здесь был рыбный колхоз-миллионер: свой флот, своя перерабатывающая фабрика. Она сейчас заново отстроена, считается самой современной в Мурманской области, поставляет продукцию на экспорт. Но работа там в основном для женщин, мы это уже видели. Да и ее на всех не хватает.
Подъезжаем к пристани. Вышел прапорщик погранвойск: пристань — уже граница. Выслушав объяснение — дескать, пришли узнать, кто что ловит, пограничник достал мобильный телефон и отошел. «… И еще такая проблема — тут журналисты из Москвы… » — донеслось до нас. Рыбу, по словам прапорщика, добывают многие. «Мы, типа, всех проверяем, а они, типа, ничего не утаивают, — не совсем понятно выдал прапорщик, а потом махнул на человека, отъезжающего в автомобиле.— Вон, видите капитана, только что малый траулер разгрузил? Наш самый главный браконьер». Шутит? Омерта. «Здесь особая жизнь, — неожиданно раскрывает карты наш водитель.— Такси — это хобби, а зарабатываю я поставками краба в рестораны. Крабы мне в Мурманск привозят из Териберки, но у кого берут — не только вы, но и я не узнаю, сколько сюда ни приезжай».
В Северном бассейне с его главным рыболовецким городом Мурманском в сравнении с Дальневосточным бассейном (с центром во Владивостоке) добывается не так уж много рыбы — всего 268 тыс. тонн против 2, 864 млн тонн в 2011 году. Но 85% россиян живут в европейской части страны, и для них рыбная столица, получается, Мурманск.
Здесь, конечно, мало какой турист бывал — в отличие от европейских приморских городов, где на рыбных развалах, кажется, не продают только морского черта. Выяснилось, кстати, что рыба и с таким названием в Баренцевом море есть, а значит, по идее должна продаваться в Мурманске. В городе, от самого названия которого веет соленым ветром и криками чаек, я уже по дороге из аэропорта начал оглядываться по сторонам в поисках рыбного изобилия. «Куда же вас отвезти? — таксиста Диму запрос «показать рыбу» ставит в тупик.— У нас были магазины «Океан», «Нептун», да давно закрылись. Разве что на рыбный рынок? Только предупреждаю: рыбы в Мурманске нет».
В рыбном порту Мурманска не всегда встретишь судно под разгрузкой
И он был прав. Два главных рыбных рынка города оказались крошечными пятачками прилавка на четыре каждый — рыбный отдел московского «Ашана» выглядит куда богаче. Из изысков можно отметить копченого морского ерша, которого в столице не найти. Копченый палтус тоже ничего, но нет главного, чего ожидаешь от приморского прилавка, — свежевыловленной рыбы. «А что вы хотели? — развела руками одна из продавщиц.— Вся рыба к вам в Москву увозится! ».
Дальнейший поход по городу показал, что отсутствуют и рыбные рестораны. Мы с фотографом отправились выяснять, как же увозят к нам в Москву рыбное богатство, недоступное мурманчанам.
«Вражеский» порт
Огромный торжественный баннер «Мурманский морской рыбный порт 75 лет» растянут на унылом фоне разрушающейся портовой застройки. Сходу найти на четырехкилометровом причале хоть какое-нибудь судно под разгрузкой не удалось. Наконец замечаю кран, поднимающий ящики из трюма посудины со странным названием «Хугин». «Когда-то здесь жизнь кипела — в четыре ряда у причалов стояли», — говорит матрос лет пятидесяти (представился Серегой), в камуфляжных штанах, выставивший мне трап. Собственно, и по оценкам администрации порта нынешняя ежегодная загрузка в 250 тыс. тонн составляет не больше четверти полной мощности. А рекорд по перевалке рыбы — 3, 3 млн тонн — был установлен в далеком 1991 году. Может, рыбы у наших берегов Баренцева моря стало меньше?
Нет, говорят, рыбы даже больше: в 1990-е мало ловили — расплодилась. Зато, по данным комитета рыбохозяйственного комплекса Мурманской области, флот добывающих судов с 2000 года сократился на 21%. Средний возраст судов — 25 лет, 80% — старше 20 лет. Пример передо мной: средний рыболовный траулер «Хугин» произведен в Норвегии в 1974 году — рыбаки, как и автомобилисты, предпочитают подержанные иномарки.
Притом пошлина на их ввоз фактически заградительная: 23%. В итоге многие рыболовецкие суда, купленные российскими компаниями (и на этом основании ведущие лов под нашим флагом) за границей, никогда в отечественные порты и не заходят — как нерастаможенные. А рыбу сдают в Норвегии. Впрочем, даже суда, приписанные к Мурманску, зачастую предпочитают продать улов там же, в Норвегии, где все просто: привез, мгновенно разгрузился, получил деньги, ушел дальше.
«Мы наш порт называем вражеским, — замечает Серега.— Надо оформить целый талмуд пропускных документов. Пограничники, таможенники и прочие инспекторы могут мурыжить три дня, пока рыба уже портиться не начнет, да еще докеров приходится ждать часами».
При нас «Хугин» выгружал улов, добытый за три дня, — 95 тонн трески. Это была так называемая ПБГ — «потрошеная, без головы». Как объяснил технолог судна Иван, за редким исключением разделка рыбы происходит прямо в море: как минимум отрубают голову и шкерят (потрошат). Иван демонстрирует нехитрое самодельное приспособление на палубе для ручного потрошения и, отдельно, чудо техники, напоминающее гильотину, — головоруб.
После разделки ПБГ либо сразу упаковывают в ящики со льдом, где она может храниться 10-12 суток, либо тут же в судовом цехе из нее вырезают и замораживают филе. Плавники, хвосты везти нерентабельно — выбрасывают, печень, если есть возможность, тут же закручивают в банки, а нет — замораживают или тоже выбрасывают. Часть ПБГ с «Хугина» отправится в перерабатывающий цех, принадлежащий компании—владельцу судна, часть будет продана сразу.
Полюбовавшись подъемом ящиков из трюма, я занял стратегическую позицию на камбузе, где угощали ухой покупателей. «Бляха-муха, что за люди на моем камбузе? — удивился спустившийся с палубы здоровенный дядька в напоминающем тельняшку пуловере. «Вы кок?» — уточнил я. «Я старпом! » — обиделся гигант, но прогонять нас не стал.
Лучшие куски филе отправляются в Европу, те, что похуже, — на внутренний рынок
Один из гостей камбуза, коммерческого вида мужчина, отказавшийся назвать свою компанию, сообщил, что берет «охлажденку» для московских супермаркетов, а на камбузе отдыхает, пока ее с «Хугина» грузят в рефрижератор. Он не связывается с рыбаками-»леваками», укрывающими от инспекторов часть улова, — если утрамбовать рыбу в ящики больше норматива, ее качество будет низким, объяснил мужчина. В порту мы побывали еще на двух средних траулерах — «Киеве» (построен в 1991 году) и «Санкт-Петербурге» (1992 год). Из этих выгружали ящики с готовым мороженым филе и консервы с печенью.
Экономическая картина, как ее описал Владимир, заместитель гендиректора компании, владеющей «Санкт-Петербургом», следующая. Стоимость подержанного среднего траулера в зависимости от состояния — $400-800 тыс. Сутки в море — $5-8 тыс. За 20-25 дней можно добыть 200 тонн. При цене ПБГ в порту около 90 руб./кг, получается дельта $450 тыс. с рейса. Даже если вычесть ежегодные расходы на ремонт, освидетельствование судна, налоги и т. п, прибыль кажется неплохой. Однако быстро окупить судно все равно не получится. При годовой квоте на треску, допустим, в 1 тыс. тонн можно простаивать по полгода, а связываться с добычей дешевой рыбы, поставляемой на внутренний рынок, часто себе дороже. В том и фокус, что рыбы в Мурманске по большому счету нет не потому, что ее отгрузили в Москву, — рыба идет на внешний рынок.
Между Европой и Африкой
Перерабатывающий цех компании «Мурманские рыбопродукты», расположенный прямо в порту, был реконструирован в 2005 году и потому выделяется на общем обшарпанном фоне (по официальным данным, износ предприятий береговой переработки почти стопроцентный). Все очень чисто. В цехе две линии: автоматизированная по разделке мелкой рыбы и конвейер для ручной разделки крупной. Плюс линии заморозки. По словам заместителя гендиректора по производству Ивана Проскурякова, реконструкция здания с покупкой оборудования обошлась в €23 млн. При мощности переработки около 20 тонн исходного сырья в сутки предприятие ежемесячно выдает 200-250 тонн мороженого филе рыбы тресковых пород. На наших глазах смена из трех десятков женщин переработала на конвейере 700 кг трески. Аккуратнейшие кусочки филе, глянцевые после заморозки, — не помню я таких в московских магазинах. И это не склероз: филе уходит на экспорт: в Норвегию, Голландию, даже Бразилию. Отходы вроде костей, плавников прессуют в брикеты — пойдут на корм в зверохозяйства. Часть отходов, например плечевые кости и хребет, тоже отправляют на экспорт — европейцы этот ценный продукт сушат и продают в Африку.
На внутренний рынок идет выбракованное по внешнему виду филе трески и мелкое филе пикши. По оценкам Проскурякова, в этом году при отпускной цене филе 145-155 руб./кг рентабельность его цеха почти нулевая, а продать дороже не получается — в Европе кризис, цены на треску упали. И все же когда речь идет о партии более 20 тонн, отправлять на экспорт все равно выгоднее.
Териберка по-сицилиански
Схемы и беды легального рыбного бизнеса ясны. А как же те, кто без всяких квот берет в море рыбу и некогда запущенного в эти воды и расплодившегося камчатского краба? «Браконьерство в промышленных масштабах осталось в 1990-х, — объяснил нам бывший боцман траулера таксист Петр.— Нет уже тех веселых ребят, которые тогда ходили в море. Тогда на борту и пили, и дрались. И тонули часто. Сейчас все иначе».
Обломки черного рынка все же сохранились. Например, нам указали на киоск «Рыбный домик» — говорят, под этой маркой в городе действует сеть точек, и везде рыба без документов. Изобразив дотошного покупателя, я довел продавщицу до истерики, но сертификатов на товар так и не увидел. «Хотите найти и рыбу, и краба — езжайте в Териберку, — в один голос рекомендовали мне и продавцы на рынке, и консультанты в магазинах рыболовных снастей.— Самое браконьерское место. Депрессивный поселок — работы никакой, только левой рыбой и живут». Я объявил таксистам тендер на доставку меня в эту самую Териберку, но с обременением — помочь найти браконьеров. Большинство сразу потеряло ко мне интерес. Двое позвонили знакомым в Териберке, но, судя по их лицам, были грубо посланы. Пришлось ехать наобум.
При безотходном производстве замораживаются и экспортируются даже кости
На выезде из Мурманска огромный щит: «А/д на Териберку». Честное предупреждение: из 120 км дороги последние сорок — преисподняя на грунтовке. Водитель работает на собственном новом Nissan Qashqai — машину жалеет, едет медленно. По мере продвижения на север, к выходу из Кольского залива, природа меняется: жидкая растительность совсем редеет. Сопки, покрытые ягелем, небольшие озера. Тундра. О цивилизации в этих безумно красивых местах напоминает лишь тоже редеющий, но все равно встречающийся на протяжении всего пути мусор — пустые бутылки, пачки из-под сигарет.
Териберка — приграничная зона. На сопке погранзастава, а под сопкой как раз село. Замечаем остовы рыбацких лодок. Само село — будто город после землетрясения, впервые вижу столько брошенных полуразрушенных домов, и не деревенских изб, а трех-пятиэтажных многоквартирных зданий. На улицах никого. Собаки на цепях возле автомобильных и лодочных гаражей и укрытий даже не лают. Среди общей разрухи выделяется новенький домик с позолоченной табличкой — представительство «Штокман Девелопмент». Ах да, здесь же рядом газовое месторождение, которое должны начать разрабатывать в 2016 году, а пока под него строят завод по сжижению газа. Местные жители ждут этого старта — появятся рабочие места, но неужели они бросят свои сети? «Да, все здесь ловят сетями, — сообщает женщина в домике «Штокмана».— Только с вами тут никто разговаривать не станет». Чувствую себя, как в деревне на Сицилии: каждый ребенок знает главного браконьера и где купить рыбу или краба, но все соблюдают омерту — закон молчания. Ловлю редких прохожих. Смотрят с интересом, но на разговор не ведутся. «Да все уже сегодня ушли в море, — внезапно колется продавщица местного магазинчика.— Вернутся кто завтра, кто через неделю».
Из всего многообразия рыбаки предпочитают несколько наиболее «валютных» видов, а на рыбном рынке Мурманска преобладает «пивной» ассортимент
Наконец в одном дворе замечаем двух мужиков, чинящих сеть, растянутую между гаражами. Увидев фотоаппарат, один тут же спрятался в гараж. По словам второго, когда-то здесь был рыбный колхоз-миллионер: свой флот, своя перерабатывающая фабрика. Она сейчас заново отстроена, считается самой современной в Мурманской области, поставляет продукцию на экспорт. Но работа там в основном для женщин, мы это уже видели. Да и ее на всех не хватает.
Подъезжаем к пристани. Вышел прапорщик погранвойск: пристань — уже граница. Выслушав объяснение — дескать, пришли узнать, кто что ловит, пограничник достал мобильный телефон и отошел. «… И еще такая проблема — тут журналисты из Москвы… » — донеслось до нас. Рыбу, по словам прапорщика, добывают многие. «Мы, типа, всех проверяем, а они, типа, ничего не утаивают, — не совсем понятно выдал прапорщик, а потом махнул на человека, отъезжающего в автомобиле.— Вон, видите капитана, только что малый траулер разгрузил? Наш самый главный браконьер». Шутит? Омерта. «Здесь особая жизнь, — неожиданно раскрывает карты наш водитель.— Такси — это хобби, а зарабатываю я поставками краба в рестораны. Крабы мне в Мурманск привозят из Териберки, но у кого берут — не только вы, но и я не узнаю, сколько сюда ни приезжай».
19.06.2012 10:36